Как обеспечить высокие темпы роста и провести детоксикацию экономики |
Завершился сложный 2017 год. По официальным данным, уже не рецессия. Есть даже рост, небольшой и неустойчивый. Нефтянка подсобила. Внешние кредиты помогли. Спрос российского рынка на промышленную и продовольственную продукцию вырос. Плюс металлы, удобрения и оттолкнувшаяся от дна деревообработка. Правительство опять стимулировало инвестиционный и потребительский спрос. В IV квартале инвестиции в основной капитал ушли на 3,6% в плюс. Розничный товарооборот прибавил 3,3%. Реальная зарплата за январь — октябрь прибавила 4,3%. Наконец, традиционные промпредприятия — хронически на бюджетном подсосе, но вал дают и новыми станками радуют. Инфляция, правда, в режиме заметного ручного регулирования стала рекордно низкой. Хотя новые рублевые ставки по депозитам оказались ниже инфляции, а борьба за репутацию рубля почему-то была направлена на ужесточение работы с валютными инструментами.
Об этом всем, а также о бессмысленно начатой и безапелляционно проигранной борьбе за зарплату «попиццот», полную занятость и ликвидацию так называемого тунеядства дискутируют руководитель научно-исследовательского центра Мизеса Ярослав Романчук и председатель клуба финансовых директоров Андрей Карпунин.
Нацбанк: мяч на своем поле
Ярослав Романчук: В недавно опубликованном докладе ЕБРР по Беларуси, а также в записке Всемирного банка, декабрьском докладе МВФ отмечены позитивные изменения в экономике Беларуси в 2017 году, связанные с проводимой Нацбанком политикой. Это и макроэкономическая стабилизация, и самая низкая инфляция за все время существования суверенной Беларуси. Но вместе с тем Нацбанк проводил не очень здоровую политику в отношении банков. Так, в целях дедолларизации в июне Нацбанк объявил об очередном повышении нормы отчислений банков и небанковских кредитно-финансовых организаций в фонд обязательного резервирования в инвалюте — с 11% до 15%. Есть особый статус Банка развития, который, как известно, банк и не банк одновременно. Есть вопросы с возможностью банков реализовывать залоговое имущество и активы. Наконец, Беларусь едва ли приблизилась к либерализации рынка финансовых услуг со стороны иностранных компаний. Андрей, как ты оцениваешь аспект экономической политики, связанный с деятельностью Нацбанка?
Андрей Карпунин: Я бы говорил о подмене понятий и обмане, который совершили некоторые чиновники. И не только Нацбанка. Что нам обещали устами председателя и зампредов Нацбанка года два назад? Удешевление белорусских кредитов и упрощение работы именно с рублями. А не удорожание и усложнение работы с валютой. Чувствуешь разницу? Никакого послабления по белрублям не произошло.
Р.: Но ставки по кредитам все-таки стали ниже.
К.: Но одновременно произошло ужесточение политики в отношении валютной составляющей.
Р.: Оправдывает ли себя взятый Нацбанком курс на дедолларизацию с точки зрения производителей товаров и услуг?
К.: Если суть дедолларизации сводится к запрету рассчитываться в валюте на территории Национального аэропорта «Минск», то это перекос. Нужны чуть-чуть другие действия.
Р.: Если я правильно понимаю твою логику, то Нацбанк действовал правильно, однако полностью не использовал свой потенциал и не смог добиться более внушительного и стабильного результата?
К.: Да. Он, как в футболе, сначала подержал мяч на своей территории. Но затем нужно было сделать вброс на территорию Совмина — с более четкими и жесткими ориентирами, что еще требуется сделать.
Р.: Вбрасывал, но ничего не получилось.
К.: Программу дедолларизации нужно постоянно дополнять, расширять — жизнь идет вперед. А у нас? Приняли программу — и она не меняется, как Конституция. Чего ждем?
Р.: Справляется ли Нацбанк с задачей по финансовой стабилизации экономики? Как выполняет свою надзорную функцию — следит за активами банков? Обещал снизить в 2 раза объем льготных кредитов, но их доля в общем объеме кредитования по-прежнему превышает 40%. Можно ли говорить о выходе на стабильную монетарную политику, если объем наличных денег в обращении за 11 месяцев увеличился чуть ли не на 25%?
К.: В плане управления совокупным кредитным навесом Нацбанк справляется. В принципе, год преодолели нормально, без кризисов. Шло снижение ставок по кредитам, не было большого количества новых льготных кредитов. Правда, до сих пор выходят постановления Совмина о выделении тому или иному частному предприятию 50 млн USD под гарантию Правительства, но это уже единичные случаи. До сих пор идет отток ресурсов из бюджета на поддержку ранее профинансированных госпрограмм.
Р.: Сколько баллов по шкале от 0 до 10 ты поставишь Нацбанку?
К.: Не больше 7. Он оставил мяч на своей половине поля, забыв, что игра продолжается.
Минфин
Р.: Чтобы обеспечить высокие темпы экономического роста, провести детоксикацию экономики, на стороне Нацбанка должны играть Минфин и МНС, отвечающие за фискальную политику и бюджет. Как они сработали? Почему размер доходов органов госуправления за январь — август 2017 г., по данным Нацбанка, составил 42,9% ВВП, а по данным Минфина — 42,1%? Куда потерялись 0,8%? Кстати, разницу я замечал и в других источниках. Так, согласно последнему отчету ЕБРР, у нас не профицит, а дефицит финансов органов госуправления — чуть ли не 3,5% в этом году, а в следующем будет около 5,5%. В данном случае речь идет о совокупных госрасходах. Поддержал ли Минфин задачу выхода на траекторию устойчивого и долгосрочного экономического роста с точки зрения фискальных механизмов? Минфин может же сказать: мы профинансировали вот это, это и это, сделали реструктуризацию долгов, разместили облигации, обеспечили финансирование бюджета. Наконец, собрали деньги в бюджет.
К.: По-моему, единственное, что Минфин успел нормально сделать в этом году, — принять к сведению, что в нашей стране вступил в силу новый Закон о ценных бумагах.
Р.: Потрясающе: Министерство работало целый год, а единственный позитив — «приняло к сведению».
К.: Нет той управляющей, всевидящей, всеслышащей и всепонимающей мудрости Минфина в его классическом понимании. Я вижу это в Америке, Германии, Швеции, когда бываю на стажировках. Там Минфин, Минэкономики, Минтруда и социальной политики яркие, как и блок, связанный с образованием, технологиями, наукой и культурой. А вот центробанки имеют минимум воздействия. По сути, это кроты, сидящие на золотовалютных резервах страны. Все. Наш же Минфин не участвовал даже в работе над текущими процессами, практически не исправлял ошибки прошлых лет. Я, может, чрезмерно критичен по отношению к Минфину, ведь другие министерства и ведомства также глубоко увязли в ничегонеделании. Я имею в виду вклад в проведение системных и структурных трансформаций.
Р.: Минфин не участвовал, потому что считал, что его это не касается.
К.: Чаще встречаю другой ответ — нам некогда.
Р.: Как же — деньги собирают. Нынешний Минфин имеет статус бухгалтерии или казначейства.
К.: Никаких стратегических предложений у Минфина нет. Ребята не могут сказать: «В ближайшие 3–4 года надо вот это, это и это». У них же управления сельского хозяйства, промышленности, военно-промышленного комплекса. Сидят там методистки с высшим образованием, с хорошей зарплатой, с ранним выходом на пенсию.
Р.: Это и есть способ консервации старых практик еще советского образца. Народно-хозяйственный комплекс со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сколько баллов Минфину дашь по 10-балльной шкале?
К.: В ушедшем году у нас Минфина не было. Поэтому он не заработал ни балла. Я вовсе не пытаюсь обидеть министерство, воспитанником которого являюсь. Поэтому должен соблюдать честь мундира. Меня еще пока пускают в стены Минфина. В этом году поучаствовал аж в двух мероприятиях — в рабочей группе по сближению МФСО с национальным бухучетом и отчетностью при премьер-министре, а также в единственном в этом году заседании группы по бухучету, отчетности и аудиту, в которой состою.
Р.: Складывается впечатление, что Министерство было чем-то очень занято. Почему засекретили документ МВФ, где был дан анализ состояния госсектора и предложены рекомендации по его реструктуризации? Как я понимаю, ни Минфин, ни Совмин не были готовы говорить об этом даже в узком кругу.
К.: Может, в совсем узком кругу и поговорили на эту тему. И решили, это не наши грехи, а предыдущего правительства. Поэтому давайте положим рекомендации МВФ в папочку и поставим ее в дальний угол. Зачем нам, молодым, отдуваться за предыдущее правительство? При этом пальчиком показывают вверх — мол, то перебралось из Минфина повыше. Так и присвоили гриф «ДСП».
#Почтинепохороны «Камволя»
Р.: Давай оценим промышленно-инвестиционную политику. На примере «Камволя», который не так давно посетил Президент. Он пояснил, что решение о его модернизации было принято по двум причинам. «Первое — здесь работали и работают люди. Значит, они должны иметь работу». Как будто в малом и среднем бизнесе люди не работают. И вторая причина — «нельзя было потерять школу — то, что мы умеем делать. Я считаю, это преступление, если государство умеет что-то производить, а потом это похоронит. Это плохой знак и плохой памятник для той власти». Что мы похоронили, а что возродили? «Камволь» умирал почти 20 лет. Вложили в него 120 млн USD. Получили погонные метры. И что? Срок окупаемости модернизации, непонятно когда наступит. По-прежнему преобладает подход а-ля освоить деньги, показать погонные, квадратные или еще какие-то метры, а про финансы подумаем потом?
К.: Можно найти еще один резон, почему вложились именно в «Камволь»: страна не может лишиться единственного производителя. Надо же во что-то одевать армию и милицию. Это вопрос национальной безопасности.
Р.: Модернизацией государство, может, хотело доказать, что способно возрождать из пепла? Как Минск из руин после Второй мировой войны. Суть нашей промышленной политики: берем дешевые китайские кредиты и осваиваем их. Зачем такое бессмысленное и беспощадное отношение к имеющимся живым деньгам? Во имя чего? Научилось ли государство в 2017 году что-то производить? Вернее, те, кто от имени государства управляет активами, берет деньги, в том числе под госгарантии, и рисует разные коммерческие проекты. Лично я могу привести список из десятка потерянных товаров.
К.: Мы уже не раз говорили: пока не увидим обещанных бизнес-планов, пока не будет общественных обсуждений, этим людям ни копейки давать нельзя. За промышленно-инвестиционную политику я бы поставил минус.
Не шоколадки
Р.: Не можем не коснуться взаимоотношения бизнеса и власти. Начало года было ознаменовано созданием рабочих групп для работы над документами по упрощению и стимулированию развития малого и среднего бизнеса. И вот 23 ноября принят Декрет № 7, который власть представила как панацею от всех бед малого бизнеса.
К.: Откуда у властей уверенность, что мы будем жить 200 лет? Они элементарную вещь готовили целый год! Да еще и изюминка пропала — вместо торта, который ставили в духовку в начале года, имеем засохший, без начинки пирожок.
Р.: С мая, когда было последнее обсуждение, по ноябрь этот документ «сушился» в бюрократических коридорах. Власть сделала Декрету пиар. Но как только снимаешь красивую обертку и начинаешь читать, Декрет — почти пустой лист, разве что заметные улучшения для самозанятых, ремесленников и агроусадеб.
К.: В красивой обертке оказалась не шоколадная конфетка.
Р.: Наконец, поговорим о рынке труда и социальной политике. В течение года были народные протесты против Декрета о тунеядцах, в результате Декрет приостановили. За 10 месяцев этого года баланс «уволенные/принятые на работу» — минус 30 тыс., в прошлом году — почти 110 тыс.
К.: Товарищи тунеядцы, давайте работать. На всех предприятиях есть нормальные вакансии. Только не приходите и не говорите: «Я ничего не умею, но обещанные «попиццот» хочу сразу». Берите пример с людей из регионов. Создавайте сами себе рабочее место: регистрируйтесь ремесленниками, создавайте агротуристические объекты, выращивайте яблочки — мы будем ездить к вам на пироги.
Р.: Кому будем ставить оценку за Декрет № 7 — Минэкономики или Администрации Президента?
К.: Оценку надо давать тебе, мне, другим оптимистам и энтузиастам, которые не боялись, глядя в глаза большим начальникам, говорить, что в стране происходит ерунда, надо ее исправлять. Благодаря нам вопрос хотя бы сдвинулся с мертвой точки. Поэтому ставлю нам 10 баллов. А тем товарищам, которые его «допиливали», — 4 с плюсом. Это как в том анекдоте. Поймали зимой рэкетиры бизнесмена. Окунули его разок головой в прорубь, вытащили и спрашивают: «Золото, бриллианты есть?!». Он им: «Не-а». Они снова его окунают, вытаскивают и опять: «Золото, бриллианты есть?» Он им опять: «Нету». Они его в третий раз окунают, вытаскивают и опять допытываются. А он им: «Ребят, вы либо глубже окунайте, либо дольше держите, а то вода мутная и ничего не видно!»
<...>